Дмитрий Азов - В строю — сыновья
— Товарищ старший лейтенант, разрешите мне. Я мигом, — ответил рядовой Ющенко.
— Действуйте!
Солдат, пригнувшись, побежал по линии. Пот градом катился по разгоряченному лицу. Вокруг взлетали черные фонтаны земли. Демьян мгновенно падал и снова вскакивал, чтобы сделать энергичный бросок. На открытых участках переползал по-пластунски, думая об одном — как быстрее, лучше выполнить приказ командира.
Вдруг кабель выскочил из руки воина. Вот он, обрыв! Рядовой Ющенко срастил его и направился обратно. Через несколько минут солдат уже слышал далекие артиллерийские залпы, а вслед за ними на высоте заплясали, загудели разрывы. Батальон поднялся в атаку, но снова встретил сопротивление. Видно, дзот еще не был подавлен.
— За мно-о-й! Впе-е-ред! — крикнул командир роты.
Рядом с ним алел флажок. Это комсомолец Михаил Бурун приготовился к броску. Держа флажок над головой, Михаил устремился вперед. За ним поднялись рота и батальон. Вот и первая траншея, но Бурун, сраженный пулей, падает. Небольшое алое полотнище подхватывает Сергей Пензев, однако не успевает пронести его и несколько метров: схватившись за руку, падает на колено. Ранило комсомольца.
— Давай мне! — просит Иван Штельмаков. Он карабкается на вершину и устанавливает флажок на разрушенном дзоте. Будто огонек загорелся на высоте, как тогда, на Сапун-горе. Только сейчас уж не парторг роты Евтей Гребенюк бежал с ним, а его наследники, воспитанники, в сердца которых заронил он неистребимую ненависть к врагу, великую верность идеалам коммунизма, Родине своей.
Наступление продолжалось теперь по чужой земле, неудержимое, стремительное.
И именно потому, что земля эта была чужая, незнакомая, солдаты все чаще и чаще вспоминали о своих местах.
Замечтался и Демьян Ющенко. Как-то зимним январским утром сидел он с товарищами в окопе, поеживаясь от холода.
— Как ни говорите, — произнес Ющенко, — а в наших краях теплее, приветливее. А как хорошо у нас, ребята, весной и летом! Весною черешни и вишни будто снегом посыпаны. Кипят белым цветом! Пчелы гудят… А летом вишневые сады словно красным пологом накрытые. Ветки ломятся от ягод. А Днипро… Кто-нибудь видел его? Не видели… Вот завершим войну, приезжайте к нам в село Бужан, Чигиринского района, Черкасской области.
— И наши края не хуже, — ответил рядовой Алтынбаев.
— Это верно, — согласился Демьян.
— Друзья, а что это там такое? — сержант Таранец указал рукой в сторону противника и вдруг, догадавшись, крикнул: — Танки идут!
Бой был коротким, но тяжелым. Сержант Ющенко (ему уже было присвоено это звание) то и дело восстанавливал связь. Через несколько минут противник снова повреждал линию, и опять приходилось налаживать ее под свист пуль и снарядов. У врага было много сил, и он вклинился в нашу оборону как раз в том месте, где находился Демьян Ющенко.
Во время атаки фашистов комсомолец, сражавшийся до последнего патрона, был схвачен врагами. Они взяли его тяжело раненным и потерявшим сознание.
Очнулся Демьян в полуразрушенном блиндаже. Незнакомая лающая речь снова заставила его потерять сознание. Только утром он пришел в себя.
— Жить будешь, жить! — кричали фашисты. — Говори!
Они требовали сведений о его части, о технике, но не дождались ответа. С ненавистью смотрел на них сержант Ющенко.
Враги мучили Демьяна, штыками кололи грудь. Когда и это не помогло, облили его горючей смесью…
…Умолк старшина Гаврилов, сорвал травинку, долго мял ее в руке, бросил зеленый душистый комочек. Вздохнул. Над лесом опускалась ночь. Монотонно шумели сосны. От порывов ветра закипала листва на чуткой осине.
Молчание осторожно прервал Виктор:
— Товарищ старшина, расскажите о последнем бое. Самом последнем.
— Юго-западнее Шяуляя было это, — сказал старшина. — Бои там разгорелись тяжелые. Много вражеских атак отбили мы тогда, много товарищей боевых потеряли. Поздно вечером после очередной атаки фашистов с парторгами рот говорил командир батальона:
— Ожидается новое наступление противника, возможно сильное.
И действительно. На следующее утро враг снова перешел в контратаку. Ветер относил серую пыль, поднимаемую вдали танками. Нас тогда всех собрали на передний край — и писарей полковых и пекарей. Стою в окопе рядом с Евтеем Моисеевичем.
— Не пройдешь, — шепчут его губы. — До последней гранаты…
Танки были еще далеко, когда перед бруствером разорвался снаряд.
— О-о-х! — тяжело вздохнул Гончаренко.
— Ранен? — подбежал к нему Евтей Моисеевич.
— Кажется, — отвечает, а лицо у парня сразу осунулось, побелело.
— Придется эвакуировать тебя, — сказал Гребенюк, осмотрев и обвязав рану.
— Подождем немного… После, — ответил сержант Гончаренко и с беспокойством посмотрел вперед. Танки были уже близко.
— Стреляй! — крикнул Евтей.
Ружье подпрыгнуло на земле от выстрела. Первая пуля угодила как раз в уязвимое место машины. Танк остановился. Но ведь их было не меньше двадцати. Остальные по-прежнему шли на позицию. Скоро их можно будет бить гранатами. А пока… Пока Гончаренко не теряется. Он подбил уже другой танк. Вторая пуля резанула по руке, словно огнем обожгла.
Четвертая рота по-прежнему стояла насмерть. Уже несколько танков пылало на поле боя. Но остервенелый враг словно не обращал на них внимания. Он лез и лез. И когда танки приблизились к самым окопам, кое-кто не выдержал.
— Не справимся, в траншею ложиться надо, — услышал Гребенюк чей-то голос и тут же крикнул:
— Ложиться? Нет!
И кинул под брюхо ближайшего танка связку гранат. Машина замерла. Из-за нее показалась вторая. И здесь случилось то, что до глубины души потрясло воинов. Поднялся Евтей Гребенюк из траншеи и бросился навстречу стальной громаде. В руках его были зажаты последние гранаты.
Раздался оглушительный взрыв. Перебитая гусеница с грохотом скатилась на землю. Остальные танки повернули назад. Смертоносный огонь гвардейцев был местью врагу за гибель парторга…
А потом с непокрытыми головами, сжимая в руках пилотки, стояли бойцы. Стояли неподвижно. Вокруг дымились фашистские танки. Густые шлейфы тянулись к солнцу, бледным пятном застывшему в облаках. Ветер гонял по полю пожелтевшую листву.
Клонилась к земле побуревшая трава, местами изрезанная узорчатыми следами боевых машин. Около одной из них, отмеченной черной паучьей свастикой, и стояли бойцы в глубоком безмолвии.
— Прощай, друг наш, — командир роты наклонился, взял полевую сумку парторга, вынул бумажку. Это было неотправленное письмо…
ВТОРОЕ ДЫХАНИЕ
Солдаты вплотную приблизились к Гаврилову. Среди них немало таких, которые знают об отцах лишь по фотографиям да воспоминаниям матерей. Рассказ об Евтее Моисеевиче они восприняли как повествование о своих отцах.
— Особенно любил повторять Евтей Моисеевич: «Сто лет проживу, а все буду должником себя перед страной чувствовать». — Старшина поднялся решительно, отряхнулся: — Пойду, есть дела в штабе.
Молча встали воины, пошли к палаткам. Виктор Гребенюк остался на берегу. Внизу, под обрывом, шумела река, и, вторя ей, лес пел свою нескончаемую песню. Рассказ старшины встревожил Виктора. «Трудно, очень трудно служить в части, где свято берегут память об отце, — думал солдат. — О нем здесь все напоминает. Кажется, что он живой, стоит с тобой рядом. И в то же время нет его».
Кто-то положил Виктору руку на плечо. Он, вздрогнув, повернулся. Рядом стоял Владимир Байков:
— О чем задумался, детина?
— Да так, — неопределенно ответил Гребенюк. — А ты откуда заявился?
— Будто не знаешь! Со стадиона, тренировался. Кстати, и тебе не мешало там появиться. Скоро кросс. Не отстал бы.
— Невелика нагрузка. Выдержу.
— Смотри, Витя, — Байков укоризненно покачал головой. — Без тренировки — беда.
Опасения Владимира оказались не напрасными. Дня через два взвод в походной колонне стоял на старте. Прозвучало короткое, словно выстрел:
— Вперед!
Сначала Виктор не замечал усталости. Он бодро бежал по лесной дороге. Стройные сосны с золотистыми стволами приветливо махали ему густыми вершинами, а легкий ветерок, словно бархат, гладил разгоряченное лицо.
Но на втором километре все пошло иначе. Солдат почувствовал резкую боль в левом боку. Трудней стало дышать, будто на грудь навалился тяжелый груз. Загудели от боли и перестали слушаться ноги. А ветер здесь, на пустыре, уже не казался таким ласковым. Сердито бросал он в глаза колючий песок.
И Виктор не выдержал. Задыхаясь, остановился, сошел с дистанции.
— Рядовой Гребенюк, не отставать! — услышал он за спиной знакомый голос командира, замыкавшего взводную колонну.
Виктор попытался было догнать товарищей. Он сделал еще несколько неровных, неуверенных шагов, но так и не смог побороть усталость. Медленно, невесело пошел вперед, туда, где белели лагерные палатки. К финишу подходил с тревожной думой: как встретят?
